Жил-был в селе дед по прозванию Дерябин. Никто уже и не помнил его имени, все так и называли Дед Дерябин. Сколько ему годов было, тоже никто не знал. Версии были разные, кто-то утверждал, что восемьдесят пять уже стукнуло, кто-то, что уже девяносто пять минуло. Росточка был он среднего, да еще годы пригнули к земле, делая его маленьким. Со спины если смотреть на него, так обыкновенный дед с клюкой, с согнутой спиной. Однако если посмотреть на деда спереди, то представал благообразный старик с длинной узкой белой бородой почти до пояса. Кожа на лице напоминала мятую бумагу, а брови торчали кустиками. Из-под низко надвинутой старой шляпы неопределенного цвета, внимательно смотрели выцветшие голубые глаза. Под пышными усами всегда таилась добрая улыбка. Морщинистые руки опирались на самодельную черемуховую клюку, отполированную до стеклянной гладкости бесконечными прикосновениями ладоней. Ходил он, постукивая этой клюкой о землю, ритмично отмеряя шаги. Дед Дерябин хоть и был стар годами, но без дряхлости и как будто прозрачность приобрел.

Когда он неспешно шел вдоль улицы, все встретившиеся почтительно приветствовали старика как то по-особому, раскланиваясь. Дед, коротко кивнув головой, отвечал:

— И тебе доброго здоровьичка.

Дети тоже вели себя не менее почтительно. Даже если бежали по своим неотложным делам, приостанавливались и здоровались.

В общем, дед был непростой.

Когда-то Дед Дерябин был рукоположен в дьяки из псаломщика. Служил в сельской церкви то при одном батюшке, то при другом. Исполнял работу дьяка аккуратно, за что не раз имел похвалы. Жил тихо, скромно в своем доме, доставшемся от родителей. Но вот грянул страшный тридцать седьмой год, его арестовали вслед за батюшкой и отправили в ГУЛАГ. Деду Дерябину удалось выжить, отсидев ни за что ни про что, всего-то пять лет. Батюшка, с которым он служил последние годы, сгинул без следа и без права переписки, что часто равнялось расстрелу. За это время каменную церковь разобрали на кирпичи и построили на станции баню для трудящегося народа. В такой бане грязь хорошо отмывалась, только грехи оставались. На месте же церкви, спустя годы построили клуб, где молились уже другим богам.

На пороге был грозный 1941 год. Уже в те времена, Дед Дерябин по возрасту не подпадал под мобилизацию и по тому на фронт призван не был. Как лицо не пролетарско-крестьянское, никаких пенсий и других государственных пособий ему не полагалось. В колхоз тоже не брали – староват работник. Был он женат, но детей не имел. Жена была под стать ему, маленькой, тихой, незаметной, всегда опрятной и преданной. Родительский дом конфисковали в пользу бедноты, а ему пришлось переселиться в старую хатку родственников жены. Выживали они только огородом да козой дойной. Так, что телесная их жизнь сопровождалась постоянным постом.

Оставаясь на все село и округу единственным лицом, не лишенным сана, Дед Дерябин исполнял обязанности священника негласно. Не мог он отказать в крещении никому. За это запросто могли и второй раз забрать в НКВД. Но минуло его это лихо, обошло стороной. Может быть, берегли его земляки? Никто не посмел донести, настучать. Так и крестил водою, большего сан не позволял. Обряд проводил тихо и келейно в своей маленькой хатке в одну комнату с печью и иконостасом во всю стену.

Вот так однажды принесли к Деду Дерябину годовалого мальчишку крестить. Родился он не преждевременно, но рос очень болезненным, того и гляди помрет. Его бабушка, женщина религиозная, видя такое дело, сказала:

— Крестить его надо, ежели помрет, так хоть крещеным.

Накануне этого события бабушка сходила к Деду Дерябину, рассказала, почему крещение необходимо. В уплату за требу было оставлено десяток куриных яиц.

На крещении кроме крещаемого ребенка были Дед Дерябин, мама, которая все время плакала и крестный отец. Крестным назначили родного дядьку, пацана четырнадцати лет. Крестному отцу было смешно, что он какой-то отец, да еще крещаемый племянник, которого он держал на руках, описал его. Назначенная крестная, тоже родная тетка и сестра крестного быть не могла — по такому поводу с работы не отпускали.

Дед Дерябин отчитал положенные уставом молитвы, перешел к ритуалу пострига, закатал в воск волоски с головы крещаемого и кинул в импровизированную купель – небольшой чугунный котел. Воск конечно всплыл.

Повернувшись, к зареванной маме сказал,

— Видишь, воск-то всплыл! Значит, будет жить твой Васька. Еще и женить будешь.

Чем вызвал еще большую волну слез у мамы, но уже с надеждой.

Сказанное Дедом Дерябиным впоследствии исполнилось в точности, а в семье осталась память о том крещении, которого я не помню, но знаю о нем.

Так и крестил Дед Дерябин, рукоположенный дьяк православной церкви, из года в год, увеличивая число крещеных и знающих о своем крещении. Кто-то докрестился после, кто-то так и остался водокрещеным. Но заходя в храм и осеняя себя крестом каждый, наверное, невольно вспоминает, что крест тот передан был Дедом Дерябиным.

Когда Дед Дерябин тихо умер, проводить до погоста гроб с его телом, пришло все село, от мала до велика. Собралась такая процессия, какую никогда не могли согнать даже на демонстрацию седьмого ноября. В памяти людей он так остался Дедом Дерябиным, а звали его Фролом.

Начальству совхозно-партийному и сельсоветскому тогда сильно досталось за участие в том большом шествии. Но они снесли это тихо, без обид, оправданий и запоев. Ведь и их когда-то крестил Дед Дерябин.

11.03.2015 автор Иванов Василий Владимирович

число просмотров страницы/записи без учёта админов (43)