Приезд
Аэропорт Бен Гуриона встретил кондиционерной прохладой, но даже свежесть воздуха не могла разогнать остатки самолетного сна и временного разрыва с моим, теперь далеким Красноярском. Прохожу пограничный контроль. Девушка в возвышающейся прозрачной будке внимательно изучила поданные документы, что-то спросила на английском. Ответил ей на французском, с краноярским акцентом. С ее лица сошла неприступная серьезность и появилась красивая улыбка. Объяснились на смеси русских и английских слов. Наконец невидимая линия границы пересечена, я на Земле Обетованной. Длинный пологий эскалатор вывез к остановке транспорта. Шаг и … вдруг окунаюсь во влажную духоту предбанника. Густоту воздуха усиливает черный бархат ночи. Воздух чем-то пряно пахнет, но не распаренным веником. Усаживаемся в небольшой автобус. Вдоль освещенной дороги пытаюсь рассмотреть страну. Вижу бордюр дороги, мелькают столбы пальм. Потом все сливается в дорожный сон прерываемый остановкам. В салон периодически врывается тот же горячий, влажный воздух, быстро вытесняемый кондиционером поле закрывания двери.
Доехали. Добрался до постели. Провалился в сон.

Утро
Громко чирикают воробьи. Из-за их крика и проснулся. В первое мгновение пробужденное сознание спросило.
— Где я?
Воробьи орут как в моем Красноярском дворе. Второе мгновение и осознаю – я в Израиле, Земле Обетованной, родине Иисуса Христа.
Воробьи продолжают шуметь, подтверждая свой космополитизм.

Соседи
Из подъезда вышли молодые люди – девушка и парень лет восемнадцати. Похоже брат с сестрой. Стройные, с антрацитовой блестящей кожей. Черты лица, правильные, гармоничные как у греческих классических статуй, только тоньше. Выделяются глаза – миндалевидные, большие, пронзительный, широко открытый взгляд и как будто без зрачков черные радужки. Прическа как у всякого африканца – черный каракуль.
Афроизраильтяне, однако.

Ярон
Детская площадка во дворе городка на берегу Средиземного моря.
— Ярон, Ярон осторожно! Не упади!
Годовалый Ярон, этот новый израильтянин крепко топает по Земле Обетованной оберегаемый русскими словами своей мамы.

Магазин
Захожу в маленькую лавку на первом этаже дома. Роюсь в кармане – ищу самодельный разговорник-словарик, деньги и вдруг за спиной.
— Наташа, подай, пожалуйста, бутылку пива — понимаю, что на русском языке. Наташа без акцента ответила.
— Десять шекелей или здесь будешь?
Запомнил. Если из горлышка и на месте, то получишь один шекель назад.

Француз или адвокат?
Садимся в такси. Сопровождают земляки хорошо говорящие на иврите. Усаживаюсь на переднем сидении. Смуглый таксист косится на меня. Деликатно рассматривает. Явно не понимает по-русски. Спрашиваю
– За кого он меня принимает?
Получаем ответ.
— Француз? Адвокат?
Французского во мне лишь то, что в школе и институте учил французский язык. Наверно сильно повлияло на внешность.
Не сын адвоката, но сибирского крестьянина.
Однако русского не распознал!

Не заблудишься
Спускаюсь с горы Кармель. Чтобы не заблудиться решил спросить редких прохожих — как пройти до улицы Герцеля. Спрашиваю на могучем иврите не молодую женщину с классическим лицом изрядно постаревшей Юдифи. Внимательно и подслеповато посмотрев мне в глаза через толстые очки, вдруг сказала по-русски
— Ай, глупый иврит! Иди вниз не промахнешься.
Как она узнала, что я русский?

Вы из России?
Нырнув в искусственную прохладу офиса, из раскаленного уличного воздуха Тель-Авива подхожу к стойке рецепшена. Обмениваемся улыбками с миловидной хозяйкой стола с компьютером. Приветствую ее на чистейшем иврите.
— Шалом алейхем!
Слышу в ответ по-русски.
— Здравствуйте, вы давно из России?
— ??? У меня, что на лбу написано? – «Я из России!».
— О, нет! Но с таким акцентом говорят только выходцы из России.
Я никогда не был так близок к провалу.

Море
Средиземное море волнами накатывается на мои босые ноги. Пляж устлан загорающими телами. Солнце беспощадно шоколадит их раскаленную кожу. Из воды кочками торчит множество голов качающихся на волнах. В воду задом пятится чернокожий парень, в не менее черных трусах с нарисованным долларом на ягодичной части. На голове целлофановый пакет, надвинутый на глаза. Уже который раз вижу такой нестандартный заход в море. Не знаю кто он. Толи афроамериканец, то ли местный? Интернационального английского ни бельмеса не понимаю. На русском спросить, как то не сочетается с цветом кожи купальщика. Так как я уже запомнил немного слов на иврите, осмеливаюсь задать вопрос на нем родном
— Ма зе? (Что это?).
Он показывает пальцем мне в лицо.
— Мишкав лё.
О! Я понял! – Очков у него нет! На мне светозащитные очки, которые оберегают глаза от соленых брызг.
Начинаю понимать язык страны!

Нищий
В центре Тель-Авива на предостановочной площади, прямо на асфальте сидит попрошайка, тянет к прохожим ладонь. Упитанный или даже толстый. Какое-то врожденное заболевание скрутило его тело. Лицо ровное, гладкое, упитанное, ничего не выражающее. Человек одет в серый арабский хитон, затертый до гуталиново-сапожного блеска почему-то на плечах? На голове платок-арафатка.
Подают довольно бойко. Сердобольных на свете много.

Хайфа
Медленно иду вдоль центральной улицы Хайфы. Вслушиваюсь в речь проходящих людей. Кажется, вторая-третья пара говорит на родном русском языке. На углу не молодой худощавый мужчина играет на дудке. Кладу в стоящую у его ног чашечку шекель. Спрашиваю в паузе между музыкальными партиями.
— Как пройти на остановку пятьдесят первого автобуса.
Покрутив головой, музыкант ответил на русском с московским акцентом, как мне показалось.
— Если пройти немного прямо, справа будет подземный переход, рядом будет остановка.
Благодарю, спускаюсь в переход. Ба! Знакомая картина! На бетонном полу сидит явно бомж! — грязный, лохматый, бородатый, с нетрезвым мутным взором. Просит денежек – наверное, на выпивку. Расстаюсь, еще с одним шекелем молча.
Бомжи всех стран соединяйтесь!

Дорога в Акко
Еду в город Акко. Знаменит тем, что его не смог взять Наполеон по пути в Египет. Мой гид и водитель Миша, чистокровный кубанский казак, уехавший со своей Ривкой, еще с первой большой волной эмигрантов девяностых годов. Дорога идет вдоль стены с арками. Стена немного наклонена в сторону движения. Вдоль нее тянутся заросли кустов и деревьев. Очень живописно и красиво. Миша уточнил, что это остатки акведука построенного еще римлянами. Крепко строили, однако, эти предки итальянцев.
Много, наверное, воды утекло по этому акведуку.

Театр
Мы расположились на галерке. Внизу ряды разнообразных голов. Сцена закрыта бархатным занавесом. Переговариваемся, вливаясь в шум зала. Раздаются традиционные разрозненные хлопки, зал постепенно стихает. Наконец занавес открывается. Представление началось. Заранее попросил сопровождающих меня земляков не переводить слова артистов. Вслушиваюсь в звуки и мелодию чужой речи. Ни одного слова на родном могучем русском языке не слышу. Чувствую себя глухонемым или немцом, как говорили в старину. Чудно, но постепенно, начинаю понимать, о чем пьеса. Ощущение такое, что понимаю чужую речь.
Вот она великая сила искусства в действии.

Электричка
Канун шабата. Солдаты едут явно на побывку. Винтовки М-16 на ремне через плечо. Разноцветные шапочки-кипы величиной с небольшое блюдце закреплены на макушке очень маленькими прищепками. На ногах черные и коричневые ботинки. Форма сидит чуть небрежно, но не расхристанно. Почти у всех сотовый телефон в руке. Невозмутимые, веселые лица. Некоторые, из них подозрительно голубоглазые и несколько курносые.
Впрочем, все девушки-солдатки без оружия. Этим юным израильтянкам очень идет военная форма.
Рядом с такими сослуживцами служить плохо невозможно.

Шабат
Нахожусь в клинике по рабочим делам. Решаем с коллегами свои профессиональные проблемы. Вдруг замечаю какое-то едва заметное усиление броуновского движения людей. Пациентов за дверью кабинета как-то заметно поубавилось. Отмечаю – местное время три часа дня. Спрашиваю коллег, что происходит? Оказывается, через три часа начинается Шабат. Страна погрузится в нирвану. Практически все магазины закроют, даже хлеба не купишь. Только кое-где будут торговать местные арабы, их «шабат» был накануне. Надо успеть совершить необходимые покупки или просидишь голодным весь выходной.
Шабат — это как воскресенье, только начинается в пятницу. Как проходит шабат? – нельзя свет включать, нельзя больше двухсот шагов сделать, нельзя еду готовить, нельзя кнопку в лифте нажимать, нельзя телевизор включать, нельзя шить, писать, рисовать, нельзя, нельзя, нельзя, ……., раз сто минимум.
Можно только выполнить порядок шабата. Но это уже другая история.

Старики на берегу
Солнце стремительно двигалось к горизонту. Еще немного и станет темно. Наступающая темнота плавно перешла в яркое, прожекторной силы освещение с фонарных столбов – сработали световые сенсоры. Пространство сжалось до этой световой зоны под фонарем, за пределами которой сразу начиналась непроглядная субтропическая темнота ночи. Шорох моря был слабым и далеким. За соседним столиком уличного кафе сидели старики и стучали по столу костяшками домино. Старики громко переговаривались на русском языке. Я невольно стал свидетелем диалога.
— Ты кем раньше работал?
— Инженером. Между прочим, на закрытом заводе.
— Чего поехал то?
— Все поехали и мы поехали.
— Отпустили сразу?
— Да никто и не держал.
— Завод то был закрытый и отпустили?
— Вот именно, закрытый так, что теперь никогда не откроется.
— А назад поехал бы?
— Поехал бы.
— А чего не едешь?
— Да все уже устроились, и внуки тут родились, ну куда от них. А ты Сема, поехал бы?
— Не-е-е, я идейный.
— Кеша, а ты чего молчишь? Ты поехал бы?
— Если бы не дети, остался бы, наверное.
Разговор все длился и длился между перестуком доминошных костяшек. Старики продолжали жить в том прошлом, далеком Советском Союзе, на своей первой, но не исторической родине…

Площадь Победы
Раннее утро. Иду к морю. Через переулок выхожу на улицу идущую параллельно. Попутно отмечаю серый штакетник заборчика из пластмассы (!), за которым лает собака (без акцента). Улица по центру разделена полосой кустарниковых насаждений и незнакомых деревьев. Тропинка из брусчатки разделяет эту лесополосу на аллею. В конце аллеи обнаруживаю обелиск, лаконичный, без вензелей из искусственного гранита с надписью на трех языках: иврите, английском и русском. Лаконичная надпись гласила: — «Памятный обелиск посвящен 340 тысячам военнослужащим евреям, погибшим во второй мировой войне». В дерн газона окружающего обелиск была воткнута чуть покосившемся колышке, табличка с надписью на русском языке – «Площадь победы».
Это была настоящая ПЛОЩАДЬ ПОБЕДЫ.

Стена
Вот она эта Стена. Стою лицом к ней. Близко, почти в упор. Кажется, чувствую ее запах. Ощущаю тепло кожей лица. Смотрю в серый камень. Прикасаюсь всей ладонью, нежная шероховатость чуть щекочет. Прижимаюсь лбом к каменной твердости Стены. Закрываю глаза. Слушаю, прислонив ухо к Стене и будто слышу шепот, идущий вдоль камней. Ищу взглядом стыки между камнями. Зажатые в левой руке листки стали влажными. Вижу множество маленьких бумажек и целые сложенные листы вконопаченные в щель. Все занято. Ищу свое место. Вжимаю свои записки в микроскопический промежуток между камнем и чьими-то просьбами.
Отхожу от Стены.

Молитва
Вечереет. Наблюдаю молитвенное покачивание черных шляп и висящих из-под них пейсов. Религиозные хасиды в черных длинных пиджаках как будто исполняют свой странный танец на месте. Наверное, прославляют или просят о чем-то самого Яхве-Иегову.
Вдруг, с вершины Храмовой горы раздался очень и очень громкий, певуче протяжный зов азана – призыва к намазу. Ноты призывной молитвы то усиливались, то несколько ослабевали над округой старого Иерусалима. Представляю, как последователи Мухаммеда сосредоточенно расстилают свои молельные коврики.
Почти в тоже время послышался звон колокола с Масличной горы. Звук был гудящим, долгим, равномерно повторяющимся и заполнял пространство своей вибрацией, отражался от Стены и летел, куда-то дальше за горизонт Вечного города – призывая помнить о жившем здесь когда-то Иисусе Христе.
Совместная триединая молитва начиналась.

Отъезд
Закончилась моя поездка в Израиль. Все дела давно решены. Пора ехать в аэропорт. Сегодня шабат. Таксист из бывших россиян за сто долларов отвезет в аэропорт Бен Гуриона. Немного грустно. За проведенное в стране время многое стало знакомым и понятным. Заблудиться невозможно. Всегда найдется добрый гражданин страны Израиль, говорящий на русском языке. Вот и начал себя ощущать немного своим. Здесь, на чужбине, всякий говорящий на родном тебе языке – земляк, а земляк – это как дальний родственник. Так, когда то говорила мне мама.
Получается, с родственниками расстаюсь, однако.

Таможня дает добро не сразу
Тот же аэропорт Бен Гуриона. После уличной жары, кондиционированная прохлада дает ощущение маленького рая. Становлюсь в очередь на досмотр. Все проходит неспеша, но быстро. Подошла моя очередь. Стандартные вопросы.
— Что везете?
Внимательные глаза таможни беспристрастны. Пытаюсь вспомнить все. Удается не все. Распаковываю свою дорожную сумку. Она у меня одна, но большая. Молодая, очень миловидная таможенница в резиновых перчатках достает пакет. Вопрос.
— Что здесь?
Ответ
-Матана (подарок).
Открывает пакет. Достает зеленый пакетик, завязанный красной декоративной веревочкой. Развязывает. Обнаруживает коробочку. Открывает. Обнаруживает то самое матана, подарок для моей дочери – колечко. Осматривает. Надевает на кончик мизинца левой руки. Вынимает внутреннюю картонную конструкцию, которая удерживала колечко. Смотрит внутрь коробочки. Потом все в обратном порядке. Но я предупрежден, а значит вооружен. Достаю чек о покупке. Таможня улыбается и удовлетворенно кивает. Прощупывает некоторые мягкие вещички. Наконец доходит очередь до моих сменных башмаков, в которых я ходил по Святой земле и решил не оставлять, не смотря на их изрядную их поношенность. Таможня взяла их двумя пальчиками и куда-то унесла. Оглядываюсь. За мной изрядной длины очередь. В голове мысли появились.
— Контрабанду точно ищут. Найдут чего недозволенного и арестуют же. Возвращается, также держа их двумя пальцами. Демонстративно потрясла их. В одном башмаке, в каблуке, что-то гремело как в детской погремушке. Отдала сумку, вещи. Фу-у-у ты, отлегло. Пропустили на Родину. Начинаю собирать сумку снова. Поразительно, но все что раньше входило — не входит! Таков закон повторно собранной дорожной сумки.
Жду призыва на посадку, а пока дедуктивным методом решаю задачу – почему было такое пристальное внимание к моей дорожной сумке? Вся проблема была в моих старых башмаках. Помните – башмаки были старые. В каблуке есть полость с дырочкой, в которую попал камешек. Вот его то и заметили бдительные таможенники при рентгенологическом просвечивании! Заподозрили сразу – не пытаюсь ли вывезти какие-то ценности в каблуке правого башмака.
Лучше пере — бдеть, чем не до — бдеть.
P.S.
На этом пока закончу свои заметки о не приключениях в Стране Обетованной и когда снова побываю в Мединат Исраэль, Государстве Израиль, то напишу новые.

Автор Василий Иванов

число просмотров страницы/записи без учёта админов (10)